Мой рассказ

«Прямее спину.…Натянуть улыбку.…Всё замечательно»

Чудесный день

Лето. На улице стояла отличная погода, будто сами боги благоволили отдыху в столь прекрасный день. Деревья еле колыхались, создавая еле заметные, неотличимые от бездвижия, вибрации. Создавалось ощущение, будто природа взяла отдых в этот день и спокойно смаковала редкую на этот момент обстановку. Обычно невыносимо палило солнце, сжигая все, по крайней мере, так могло показаться любому человеку, не привыкшему к такой жаре.
Вдруг тишину прервали быстрые шаги. По аллее, проходящей сквозь бесконечную череду зданий – гигантов, пробежал парень, лет восемнадцати, двадцати, одетый, как совершенно обычный подросток, хотя в эти годы его таким уже не назовешь. Синие джинсы, белая футболка с парой глупых надписей (такие можно встретить у каждого второго), кроссовки, чем-то напоминавшие кеды. Все это соответствовало клише «серого юнца». Из его рта доносились тяжелые, хриплые вдохи-выдохи, будто он преодолел не один квартал. В руках он держал пакет. Можно было подумать, что он что-то своровал или, по крайней мере, не хотел, чтобы кто-нибудь это забрал.
Преодолев еще пару сотен метров, он упал. Тяжело дыша, изнемогая от усталости, он не мог поднять свое тело. Вокруг не было ни души, только качавшиеся деревья, которые ничем не могли ему помочь…

Проблемы
- Что? Как двойка?
- Вот так. И причем не первая за эту неделю. Стивен, ты совсем скатился. Надеюсь, ты не собираешься сдавать математику?
- Хм…даже не знаю, я еще не определился Мисс Летруа.
Мисс Летруа явно страдала фанатизмом. Она просто обожествляла свой предмет. Она видела во всем пользу от математики, и каждого, кто не подчинялся «великой науке», она нещадно валила вопросами. Я был не исключением. Мой последний, выпускной класс не казался столь уж напрягающим и тем более пугающим. Хотя учителя пророчат нам большие проблемы во втором полугодии.
- Уже пора бы это сделать. Экзамены на носу, оглянуться не успеешь, как уже будешь сидеть за столом и вспоминать мои советы. (Она очень любила давать советы по поводу экзаменов).
Прозвенел звонок, начался следующий урок, следующий в бесконечной череде одинаково повторяющихся дней. Мой распорядок не сильно выделялся среди распорядков других школьников моего возраста. В нем не было пафоса, развлечений. Многие считали, что у меня вообще нет друзей, от чего иногда мне становилось грустно. Я чувствовал себя живущим в другом мире, может быть даже пришельцем из другой вселенной. Тем не менее, дома меня ожидали большие проблемы.

-Стивен Бексби! Я еще раз повторяю: возьмешься ли ты за учебу? От этого года зависит вся твоя дальнейшая жизнь!
- Мама, сколько тебе можно повторять, все будет отлично.
- Пока я этого не вижу!
- Ничего, все наладится.
- Наладится, если ты приложишь к этому усилия. Но до этого момента ты так и будешь неучем!
Мать швырнула дневник в сторону маленького телевизора и попала прямо в фотографию отца. Та незамедлительно упала и на стеклышке, прикрывающем ее, появились мелкие трещины, затянув его, словно паутинка.
-Мам! Посмотри, что ты наделала!
Крик вырывался из меня при виде валяющейся на полу фоторамки.
-Прости…прости меня, сынок,- глаза мамы повлажнели, она нервно потянулась, чтобы поднять то, что уронила.
- Я сам,- сделав резкое движение, я подобрал ее - твоей помощи тут уже хватило сполна.
Поставив портрет отца на его законное место, я направился к себе в комнату. Наша квартира была больше похожа на тюрьму: вечно занавешенные окна, маленькие пространства, беспорядок, а мать напоминала мне строгого надзирателя. Хотя в последнее время я даже сочувствую ей. После смерти отца ей пришлось тяжело. Пытаясь прокормить нас, она устроилась в забегаловку через квартал от дома, в котором мы живем. Эта закусочная называется «МакФаст». (Она такая же обычная, как вся моя жизнь) Зарплата небольшая, да и думаю, в таких заведениях вряд ли платят больше, разве что самому директору, хотя он в таких деньгах и не нуждается. Однажды я увидел его: напыщенный как индюк, с трехдневной щетиной мужчина лет сорока, с брюхом, которому позавидует любой успешный человек. На первый взгляд он даже не кажется таким успешным и состоятельным, больше напоминая тех самых банковских служащих, которыми полон наш мир. Владея не самой крупной сетью кафе, этот мужчина чинил беспредел, явно занижая плату своим работникам, которые пришли в его заведения не от счастливой жизни, а скорее от безысходности, от жизни полной страданий. Кто-то, как моя мама, потерял мужа, единственного кормильца семьи, кто-то не окончил школу (хотя это и не так трудно), возможно, кто-то только вышел из тюрьмы или избавился от наркозависимости (такое бывает редко). В общем, его забегаловки являлись скоплением андеркласса, «дна общества», людей отвергнутых, но в тоже время несчастных, со своими проблемами, которые в данный момент не решаемы. Таким человеком была моя мама. Частенько мне казалось, будто я ее обуза, что меня не должно было родиться на свет, но в такие моменты она старалась меня успокоить, гладила по голове и шептала мне на ушко: «Мой родной»…

«МакФаст»

В воздухе витал неприятный запах, напоминавший больше запах кучи мусора, чем еды. Тем не менее, эта закусочная пользовалась большой популярностью, несмотря на ужасный сервис и не менее ужасную пищу. Со стороны кухни слышался звук жарившихся бифштексов, а из-за двери правее от кухни доносились жуткие крики. Некоторые могли бы подумать, что именно там эти бифштексы и добывают. Это был кабинет мистера Кэрби. Кэрби – большая шишка города, в прямом и переносном смысле. Не раз его пыталась уличить сан инспекция, налоговая и даже полиция, но его хитрая и мерзкая сущность всегда помогала ему выкрутиться из таких ситуаций. Говорят, что сеть ресторанчиков досталась ему по наследству, кто-то говорил, что он выкупил ее у какого-то погорелого бизнесмена, но тот факт, что он и все его закусочные были язвой планеты, мучил не одного жителя Броукен Дримс.
- Почему до сих пор нет моего кофе?!
- Сейчас, мистер Кэрби.
- Не сейчас, а сию минуту! А ты почему еще здесь? А ну марш на кухню! Работа не ждет, да и мне самому противно находится с тобой в одном обществе. Так что соизволь избавить меня от этой пытки! – крикнул он, показывая на дверь толстым, как канат, пальцем с огромным перстнем, доставленным, будто из самого Эльдорадо.
- Конечно, сэр. Я сейчас…уже иду…- мужчина, явно переживший немало в своей жизни, еле сдерживал слезы и ему стоило больших трудов не заехать по наглой морде собственного начальника. Тем не менее, он вышел, захлопнув за собой дверь.
- Этот придурок меня когда-нибудь выведет. Сколько раз я ему говорил не ругаться с клиентами. Клиенты – это наше все. Если бы не они, вы бы меня здесь не видели миссис Бексби, и я, скорее всего, тух бы, как и все эти придурки в какой-нибудь забегаловке или же валялся бы возле мусорного бака, вытирая слезы грязным рукавом старой куртейки, доставшейся мне от зажравшегося мальчишки или мужчины, выкинувшего эту куртку к чертям собачьим,- здесь он повысил голос, напрягся, покраснев так, будто у него на шее висела петля, которую вот-вот затянут. Так он простоял секунд пять, не больше, но для миссис Бексби это время показалось целой вечностью. Вдруг он выдохнул и, присев за свой стол принялся точить карандаш.
- А знаете, все-таки хорошо, что у меня в крови эта тяга к работе, к успеху. Если бы не она, то скорее всего так бы все и было. Вы согласны?
- Конечно, сер, - сказала она, но ведь она сама была одним из этих «придурков», у которых нет тяги к успеху. В данный момент ее больше заботило, выдаст ли он ей деньги за прошлый месяц или опять отговорится вечными «неожиданными финансовыми вложениями в новый прибыльный проект» - я хотела спросить….
- Да, я вас внимательно слушаю, хотя, постойте. Я, кажется, знаю в чем ваша проблема. Вы опять пришли за деньгами. А я вам вот что скажу. Вам бы стоило задуматься: у вас растет сын, ваш муж умер, живете вы неведомо в какой квартире (тут он взял платок из своего кармана и начал вытирать обильный пот со своего лба и щек), одеты вы неважно. И даже проблема не в этом, миссис Бексби. По вам видно, что вы сильная женщина и способны выдержать даже такие тяжелые условия, – на слове «тяжелые» он сделал такое лицо, будто в этот момент он стал Папой Римским и принимает исповедь несчастной грешницы - но всего этого мало, чтобы я вам дал денег. Прежде всего, я требую от вас качественной работы, но ее я пока не вижу. Вы постоянно у меня отпрашиваетесь и…
- Что?! Вы совсем обезумили со своей закусочной?
- Тише, тише, - Кэрби начал безумно трести головой и помахивать руками.
- Нет, это вы будьте тише! Больше того, я хотела вам давно сказать: вы последняя сволочь и ублюдок! Я не знаю, как вас мать на свет родила!
- Да как вы смеете! Это просто немыслимо! Чтобы какая-то потаскуха что-то говорила о моей матери! Да вы бы на себя посмотрели, прежде чем судить о других! Это твой сын ублюдок и ты должна это признать! Он обречен так же как и ты работать в этих дерьмовых забегаловках! Думаешь кому-то есть до него дело помимо тебя? Да нет же никому. Он отброс как и ты, как и все те, кто живет в этом чертовом районе, в этом чертовом городе да и, вообще, в мире! Вы нихрена не умеете кроме попрошайничества, воровства денег у честных людей, таких как я!
- Да вы…вы просто бездушный мешок…
- Что?!
Кэрби отвесил мощную пощечину по лицу Элизабет. С грохотом она полетела на пол и ушиблась правым локтем, разодрав его в кровь. Слезы лились по ее лицу ручьями, которые изрядно промочили ее платье. На щеке остался ярко красный след. Он причинял ей невыносимую боль, и на секунду она забыла о том, что она лежит, распластавшись на полу. Её разум помутнел то ли от гнева, то ли от боли, но, пожалуй единственное она знала точно: эта вонючий притон больше не место для нее. Он должен остаться лишь в ее памяти, глубоко во тьме мыслей, он должен стать ее кошмарным сном, который она прогонит открытием глаз, возвращением в реальность, пусть не самую лучшую, но прекрасную, ведь у нее есть сын, сын которого она любит больше всего ее никчемного существования на этой планете. Она знала, что скоро он вырастет, и они вместе будут бороться, будут стараться, несмотря ни на что, ни на всех этих «Кэрби» и «МакФасты», ни на отсутствие денег, смерть близких людей, ни на что....всегда вместе….

«Тьма…Тьма отбирает у нас то, что мы любим. Мистер Кэрби, возможно, был добрым и чувственным человеком где-то далеко в душе. Хотя, может и нет. Бывает в нас то, что не может исправить даже смерть. Хотя она и решает многие наши «проблемы»: где взять денег на еду, с кем сходить прогуляться, что купить в магазине и…в общем, много каких проблем. Хотя, с другой стороны, мы лишь привыкли называть эти потребности проблемами, а ведь в мире столько настоящих проблем. Взять того же мистера Кэрби: вся его жизнь – это проблема. Скорее всего, это не его вина. А ведь опять же мы всегда сваливаем вину на кого-то или на что-то, но не зря же говорят, что судьба человека в его руках. В наших руках сила, которая может рассеять тьму, не дать ей заполнить нашу душу и наш разум, стать тем, кем мы хотим быть и можем быть. Мистер Кэрби в детстве мечтал строить такие маленькие модели машин. В его глазах была неподдельная радость, когда он видел, что эта моделька красиво блестит на ярком утреннем солнышке, немного слепя ему глаз. Но слезы закрывали его детские невинные глаза в те моменты, когда его отец врывался в его комнату и начинал орать, пуская ужасные брызги слюны во все стороны, разъярено скидывая всю «радость» его единственного ребенка. «Сначала стань успешны, а потом будешь прохлаждаться где-нибудь в Европе, в своем собственном особняке, и делать все что ты считаешь нужным, даже собирать эти идиотские модели!» - так говорил Джеку папа, человек, которому он доверял больше всего и чье внимание ценил сильнее, чем миллион всех этих машинок. Но малыш не мог смириться с тем, как его воспринимал отец и не только отец, но и все родственники: мать смотрела телевизор и скорее использовала Джека, как мальчика на побегушках, который всегда приносил «любимой маме» все, чего бы она не попросила. Так проходило детство того самого «невыносимого тирана и бездушного скупердяя» мистера Кэрби, который плакал по ночам, глядя на фотографию его с отцом, стоящими напротив места, которое они называли «убежищем Кэрби», маленького, укромного садика около заброшенного дома. Они называли так его до тех пор, пока дела Кэрби старшего не пошли в гору и он слишком увлекся своей работой. Но в душе Джек всегда оставался улыбающимся мальчишкой в обнимку с его любимым отцом и место, где он хранил эти воспоминания он называл просто – «убежище Кэрби»….»

Магазин

Дверь резко распахнулась. Так резко, что из нее чуть не вылетели стеклянные вставки. Сверху посыпалась пыль, и сразу стало ясно, что здесь явно давно никого не было. Вещи лежали на своих законных местах, вокруг царила темнота. Пытаясь нащупать выключатель, Стивен наткнулся рукой на паутину, потревожив маленького черного паучка, которому было даже комфортнее в отсутствии хозяев этого места. В конце концов, включив свет, парень посмотрел по сторонам. Справой стороны стоял кассовый аппарат, за ним находились полки с сувенирами в виде различных шкатулок и прочих безделушек. Слева находилось небольшое кафе со столиками и стульями и маленькой кофейной машиной. Всё это было покрыто толстым слоем пыли и изрядным количеством паутины. Видимо это был обычный магазинчик для туристов, которые посещали в Броукен Дримс все, кто когда-либо приезжал сюда. Обычно здесь царила атмосфера дружественности и тепла, все знали друг друга и никогда не жаловались на обслуживание. Но сейчас это не волновало Стивена. Он искал одну вещь. Пробежавшись по всему залу, он прихватил с собой куртку, синего цвета, которая висела на одном из стульев. «Наверное ее кто-то здесь не успел забрать» - подумал он. Осмотревшись еще раз он вышел на улицу. Вдохнув, он почувствовал запах свободы. Давно он его не ощущал. Точнее всю жизнь. В небе стояла полная луна, озарявшая все вокруг голубоватым, мрачным светом. Машины, деревья здания, всё превращалось будто в миражи. С трудом можно было поверить, что все это реально. Почесав колючий подбородок, парень пошел в сторону своего дома. Да, именно так он его всегда называл. И будет называть, до самой смерти. Вдруг он вспомнил, что он обронил ключи около закусочной «МакФаст».
- Черт, надо быстрее их забрать, - произнес он вслух, оглашая свои мысли невидимому собеседнику.
Было видно только его скрывшийся в темноте силуэт.
На улице стояла тишина. Ни одной души, ни одного звука. Только лишь завывание ветра, свободного, как Стивен. Но эта свобода была обманчива. Пусть он и мог пойти куда угодно, заглянуть в любой уголок мира, но рядом не было любимых. Ветер, как и Стивен Бексби не имел сейчас тех, с кем бы он мог поделиться переживаниями, проблемами. Но разница между ним и Стивеном есть: ветер никогда не имел таких друзей. А у Бексби они были. Это его мать, дороже которой у него не было на свете. Это Кэти, его одноклассница, единственная девушка, которая воспринимала его как человека. Симпатичная, со светлыми, слегка коричневыми волосами, с бездонными серо-голубыми глазами и смехом, который мог показаться окружающим глупым и странным, но для Стивена он был наркотиком. Каждый раз, услышав этот смех, ему становилось так хорошо, словно все трудности его жизни уходили прочь, испарялись. Он мог любоваться ей часами, днями, неделями. Но и ее не стало. Теперь не было даже соседки, немного чокнутой, но доброй старушки, с которой Стивен обожал пить чай и смеяться над нелепыми случаями из ее жизни. Никого нет. И он не знает, вернется ли все это, или он обречен быть одиноким до конца своих дней. Он думал о снах. Что если это всего лишь сон, страшный сон, который нужно перетерпеть, и когда откроешь глаза, потянешься, тебе он покажется нелепым недоразумением. По крайней мере, он хотел в это верить.

Перелом

Раздался громкий хлопок. Это мама захлопнула дверь. Я сразу же понял, что это мама пришла с работы. У меня чуть не вылетела книжка из рук от такого резкого звука. Я пошел поприветствовать мамочку. Зайдя в гостиную, я замер на месте. У меня задергался правый глаз и выступили слезы. Я подбежал к матери, лежавшей на диване и беспомощно рыдающей.
- Мам! Мам, что случилось? Откуда это? – я показал на ее руки, испачканные в крови.
- Я не хотела…я действительно не хотела….- она забилась лицом в груду подушек и грязных вещей, лежавших на диване.
- Что случилось? Это что? Кровь? Мам, отвечай!
- Я не хотела…он вывел меня…он оскорбил тебя – на этих словах она зарыдала еще сильнее, и мне казалось, что я сейчас сам разрыдаюсь.
- Мамочка, я тебя люблю! Пожалуйста, не плачь! – говорил я взахлеб – Я сейчас.
Я побежал на кухню взять полотенце. Прибежав обратно, я стал вытирать мамины руки и расспрашивал о произошедшем. Я узнал, что мистер Кэрби, мамин начальник покрыл грязью её и всю нашу семью и даже ударил маму. Испытав такое унижение и позор, плача от приступов боли в щеке и локте, мама схватила со стола карандаш и вонзила его прямо в глаз Кэрби. Тот кричал о помощи, но мама, ударив его телефоном по виску, заткнула ему рот. Тот упал, и его бездыханное тело лежало, озаряя комнату запахом пота. Мама попыталась скрыть то, что она сделала. Она вытащила карандаш, вытерла его об одежду и кинула его на стол. Вытерев с телефона и лица Кэрби следы крови руками, она оттащила его труп под стол, под его любимый, неимоверно дорогой стол. После этого она схватила пачку денег, лежавших в открытом сейфе и убежала домой, не сказав о своем уходе коллегам. И теперь она лежала напротив меня, заплаканная, с трясущимися руками и с безнадежностью в ее глазах. В моей голове тоже ничего не было. Не было даже мысли о судьбе бедного мистера Кэрби, который так окончил свою никчемную жизнь. Мои руки тоже начали трястись. Мы не знали, что нас ждет дальше. Да и был ли смысл вообще думать о будущем. Что если маму посадят в тюрьму? Я пойду работать, так и не закончив школу. Возможно меня отдадут в приют, возможно я стану беспризорником или, того хуже, сойду с ума. Будущее стало таки же расплывчатым, как и все то, что я видел перед собой. Я пошел к себе в комнату и упал на кровать.
Меня разбудил стук в дверь. Мама забежала в комнату и начала трясти меня.
- Сынок, просыпайся скорее. Там полиция. Нам нужно бежать куда-нибудь.
- Что? Полиция?
- Да, не задавай лишних вопросов, а просто собирайся.
- Зачем?
- Как зачем? Ты что, не понимаешь? Меня же сейчас арестуют!
- А разве это можно изменить? Мам, ты не поняла? Это наша судьба. Не будет поездки к бабушке. Не будет работающего Стивена, приезжающего к маме на выходные. Всё это пропало. Что можно изменить? Мы убежим, а они нас снова найдут.
- Стивен, сынок, ну пойми же. Разве ты хочешь, чтобы твою мамочку посадили в тюрьму?
- Ты что? Нет, конечно. Но и ты пойми: убежав сейчас, мы только оттянем то, что должно случиться. (В тот момент я не осознавал, что говорю)
Мама упала к моим коленям и зарыдала. Я не видел ее в таком жалком состоянии. Моё сердце разрывалось на части при осознании всей сложности нашего положения.
Дверь выломали. Полицейские ворвались в нашу квартиру и повалили маму на пол, наставив на нее оружие. Я ничего не слышал и не понимал. Я видел по губам полицейских, что они что-то кричали. Видимо свои дурацкие речи о правопорядке и законности, о том, что все имеют право хранить молчание. Но даже их речей не понадобилось для того, чтобы сделать нас немыми. Мы ничего не могли сказать. Мы просто смотрели друг другу в глаза, из которых текли тонкие струйки слез. Всё кончено. Маму увели. Я остался один. Совсем один. Мне было плевать на весь мир с его чертовыми демократами, войнами и проблемой СПИДа. Мне нужна была только мама. Я хотел снова увидеть ее счастливые глаза. Глаза гордящейся матери. Когда я получал хорошую оценку или наша учительница звонила нам, чтобы похвалить меня за какую-нибудь оказанную помощь, например, помытый пол или разгруженные коробки с новыми книгами. В такие моменты моя мама гордилась мной. Ради таких моментов я превознемогал себя и старался учиться максимально хорошо. Но в последнее время я забросил учебу. И мама стала более нервной. Я больше не видел ее радостных глаз. Чаще всего она приходила домой жутко уставшей, так как ее начальник сделал условия работы нереальными и его запросы переходили все рамки. Но я знал, что она стойкая. И я должен быть стойким. Сейчас мне было не легко. Но я понимал, что худшее впереди.

«Иногда выходит совсем не так, как ты от чего-то ожидаешь. Такова жизнь, и никто, я в том числе, не сможет этого изменить. Моя мама не виновата. Ни в чем. Это я виноват. Хотя винить себя самый простой способ. Тогда кажется, что другим становится легче. Но это не так. В детстве мы с отцом ездили за город. Мы любили устраиваться на одном уютном месте. Это был край скалы, похожий на ладонь. Было страшно, но папа всегда держал меня за плечи и говорил: «Смотри сын. Видишь эту землю. Это все твое. Все поля, леса. Ты волен делать здесь все, что хочешь. Можешь представить себя королем, а можешь невидимкой. И так, и так ты будешь чувствовать себя свободным. Но став королем, не забывай про нас с мамой. Мы любим тебя. А если захочешь стать невидимкой, то не уходи от нас далеко, чтобы мы тебя не потеряли. Главное помни, сынок. Чтобы со мной не случилось, будь рядом с мамой. Ты – самое дорогое, что есть у нее. И никакие деньги не заменят тебя. Да, сегодня деньги – это всё. Но ее любовь не купит ни один миллионер, уж поверь мне» В такие моменты я улыбался, смотря на сияющее солнце. В такие моменты меня наполняло высокое чувство, непередаваемое чувство. Я чувствовал себя орлом, королем всех этих земель. Когда папы не стало, мама много плакала. Каждый день я успокаивал её. Я понимал, как она дорожила им. Он был ее первой и последней любовью. Я нежно обнимал ее, клал свою голову ей на плечо и говорил: «Мам, кто я?», а она отвечала: «Ты мой маленький Стив. Я никогда тебя не брошу, ни при каких обстоятельствах. Даже если земля треснет пополам, а ты окажешься на другой половинке, я перелечу к тебе любыми способами» После этого она успокаивалась, и мы вместе смеялись, не сильно, но так, чтобы этого смеха хватило потушить пламя в душе, вызванное потерей отца. Вот так проходило мое детство. Не самое лучшее, а с другой стороны самое лучшее. Мы были с ней вместе. Всегда. Надеюсь после смерти я увижу ее. И она снова скажет мне, что я ее маленький Стив»

Улыбка

Пожалуй только этим Стивен мог любоваться часами. Он утопал в бесконечности, словно попадал в другой мир, наполненный грезами и теплом. Именно так он чувствовал себя, когда смотрел на Кэти. Эта девушка была не самой заметной в классе и уж точно не самой умной, но на это Стиву было плевать. В какой-то момент ему стало плевать даже на учебу. Он старался больше времени проводить с Кэти, и на книги времени катастрофически не хватало. Но это не смущало Стивена, ведь ради Кэти он даже жертвовал учебой, которая была так важна для него при нынешнем положении дел в семье. Часами после школы он гулял с Кэти и болтал обо всем на свете. По отдельности они не представляли из себя выдающихся ученых, но вместе они умудрялись затрагивать такие темы, как политика, мировая экономика, проблемы многодетных семей и даже абортов. Не самые захватывающие темы для разговора, но их они захватывали больше, чем болтовня о недавно вышедшем фильме или прочтенной книге. Стивен понимал, что он любит Кэти, но все никак не мог сказать ей об этом. Однажды, идя по тропинке в парке, он как бы невзначай обронил свою кепку, которую держал в руках. Она полетела, поддавшись порывам ветра. Они вместе побежали ловить ее. Прямо как в фильмах, они оба наклонились за ней и, заметив это, тут же отпрянули назад и покраснели. Стив тут же рассказал ей о своих чувствах, но Кэти отвернулась. Он заметил, как она вытерла рукавом слезу со своей щеки.
- Что такое?
- Прости, Стив.
- За что? Ты же ничего не сделала!
- Сделала…я предала тебя в данный момент.
- Ты что такое говоришь? Как предала? Ты самый добрый и честный человек, которого я знаю!
- Я знаю, знаю. Понимаешь не все так хорошо, как ты думаешь…
- Почему? Разве нам что-то мешает? Я тебя люблю и вижу, что я тебе не безразличен!
- Не злись, пожалуйста. Я не хочу делать тебе больно. Но ты должен кое-что знать: мы уезжаем – Кэти отвернулась еще раз и сделала глубокий выход, сняв с сердца тяжкий груз.
- Как? Куда? – речь Стивена стала прерывистой и он понимал, что не сможет сдержать своих слез. – Ты же вернешься! Я знаю! Вы уже уезжали с семьей, но ты ведь вернулась!
- Это другой случай! Стив, милый! Разве ты не понял? Я бы не стала говорить о предательстве будь это все лишь маленькой поездкой. - Она прижалась ближе к Стиву и слегка приобняла его своими худыми ручками.
- Н-но почему? Я-я-я думал….черт…как… - он не мог вымолвить ни слова. Влажные соленые капельки полились из его глаз, как бушующая река. Он прижал Кэти к себе так сильно, как мог. – Я тебя не отпущу! Нет! Мы будем с тобой до конца.
- Но это конец, - она сама рыдала и не могла сдержать своих эмоций. Она подняла лицо и посмотрела в заплаканные глаза Стивена. Она привстала на цыпочки и крепко поцеловала его. Этот поцелуй Стивен запомнил на всю свою жизнь. Время остановилось для него и Кэти. Он хотел, чтобы этот момент длился вечность, но понимал, что и это кончится. Кроме матери у него не останется ничего светлого в жизни. Стивен благодарил Бога (если он был) за то, что тот дал человеку память. Только благодаря этому в его жизни на одну светлую вещь стало больше. Воспоминание о Кэти. О милой, веселой Кэти с ее нежной улыбкой. Он всегда думал, что сами ангелы наградили ее, чтобы она согревала ей весь мир. Но ее сейчас отбирала жестокая реальность. На душе у него стало холоднее. Ведь не будет теперь рядом той, которую он любит, которую он ценит, ради которой стоит жить. Всё как в одном из тех дурацких банальных фильмов, которые крутят по телевизору. Он никогда не думал, что такое произойдет с ним. Но теперь еще одна глава вычеркнута из его жизни. Глава под названием «Кэти».

Тяжело дышать. Мои веки будто налиты свинцом. Первая мысль: где моя мама? Я встаю и пытаюсь бежать…но, стоп…я не могу встать…что со мной случилось.
- Мама! – кричу я или по крайней мере думаю, что кричу.
Моё тело будто ватное, может быть меня парализовало после драки с полицейскими, хотя я не дрался. Странно. Может это сон. Да, наверное мне это снится. Хотя я чувствую, что я уже не сплю. Я ощущаю дыхание ветра на своей коже, слышу скрип половиц. Но что-то не так. Ладно пока посплю. Мои глаза закрываются. Я снова отключаюсь…

- Почему мы уехали?
- Потому что так нужно. Так будет лучше для всей семьи.
- А ты не думала, что мне не будет лучше? Тебе плевать на меня, ведь так?
- Нет, дочка, я тебя лю…
- Постой! Я слышала это миллион раз! Разве трудно иногда задуматься о том, чего Я ХОЧУ!
- Ладно, не плачь. Ты привыкнешь. У отца будет хорошая работа.
Кэти лежала заплаканная, иногда она поглядывала в окно, вспоминая лицо Стива.
- Я не хочу привыкать. Я люблю его, мам!
- Этого оборванца?
- Не смей его так называть! – Кэти сделала резкий рывок в сторону переднего сидения матери, которая вела машину. На ее лице была написана необъятная ярость. Мать зацепила не ту струну в душе дочери.
- Как ты со мной говоришь? Сядь и успокойся. Забудь его. Мы уже не там. Скорее бы подальше уехать от этого городка.
- Мам…ты…ты..- Кэти не могла найти нужных слов.
- Что я? Что Я? Посмотри на себя. Видишь как он заставил тебя страдать.
- Я готова потерпеть, ради него.
- Значит потерпи переезд. Он будет недолгим.
- Хорошо… - Кэти вернулась на свое место и вытерла нос платком, поднятым с сиденья.
Переезд и вправду оказался недолгим. Через 11 часов они были на месте. Это был вполне стандартный домик в пригороде. Ничего особенного. Кэти прорыдала весь оставшийся день в своей комнате. На утро родители нашли ее мертвой. Она удушилась, обмотав веревку вокруг шеи и прицепив ее к окну (предварительно она выбила стекло, странно, что ее родители этого не услышали). Она повисла прямо на торцевой части дома. Через 5 дней состоялись похороны. Стивену решили не сообщать о смерти Кэти. Всё хорошо…

«Люди любят говорить о предательстве. Но что это такое? Обманутые чувства? Разбитое сердце? Это вечные вопросы. Мы сами придумываем слова, а потом пытаемся приписать им значение. Кэти говорила, что она предала меня. Что она имела в виду? Да, она разбила мне сердце, но с другой стороны наша любовь была крепче любых оков, она связывала нас, и я ощущал, что мы объединены душами, разумами. Она ушла. Но любовь осталась. Она не разбила мне сердце. Она предала не меня. Она предала себя. Хотя, кто я такой, чтобы делать такие выводы. Кэти, с ее божественной улыбкой, была бы бесконечно рада, если бы снова увидела бы мое лицо, если бы я снова коснулся ее рук, утонул бы в ее глазах. Но этого не будет. Мы предали наши мечты, наши надежды. Вся жизнь впереди, но не для Кэти. Она больше не выбежит на влажную от дождя траву, не засмеётся как ребенок. Но она будет жить в моей памяти, и я никогда не предам воспоминание о ней. Кэти, ты всегда будешь рядом»

Перемены

У меня болела голова. Я открыл тяжелые веки, и мне в лицо ударил утренний свет. Неужели я проспал целый день? Странно. Я встал и пошел бродить по квартире. Заглянув во все уголки и комнаты (которых было не так много), я понял, что мне все не приснилось и маму арестовали. На меня нахлынули разные чувства. Было чуть-чуть злости, море горести и непонимание: все было на своих местах. Неужели копы прибрались или может к нам пришла какая-нибудь волонтерка – домработница, что мало вероятно. Выглянув на улицу, я никого не увидел. Вообще никого. Хотя, кто в такую рань захочет выходить на улицу. Стрелки часов показывали семь тридцать две утра. Посидев немного, я оглянулся посмотреть сколько времени я просидел в задумчивом состоянии. Стрелки показывали семь тридцать две утра. Что? Опять? Может я просто мало думал, а из-за сложившейся ситуации это время показалось мне бесконечностью? Вполне возможно.
Я не стал терять времени и пошел прогуляться, обдумать всё. Я бродил час или два, на мой взгляд. Но до сих пор никого не было на улицах, что показалось мне странным. Я начал волноваться и испытывал изрядную тревогу. Я быстро пробежал по улице, попутно заглядывая во все магазины, окна первых этажей, да и вообще во все места, где должны были быть люди. Но никого не было. Боже. Может город эвакуировали. Может…может…я не знаю. Я ничего не понимаю. Наверное это сон. Я сейчас возьму и проснусь. Зажмурил глаза, ущипнул себя – так делают в фильмах – ничего не помогло. Точно. Я сошел с ума. У меня просто поехала крыша. Как же я сразу не понял. Арест мамы, смерть Кэти…подожди-ка…как смерть Кэти? Она же просто уехала. Да, да! она уехала. Но меня не покидало чувство, что ее больше нет на этом свете. Вдруг в моей голове произошла вспышка и я ощутил ужасную боль. Сжав глаза, я держался за голову, чтобы не умереть от этих приступов. Я видел, как Кэти плачет и привязывает простыню к окну, через мгновение она висит и задыхается. Нет! Не может быть! Кэти! Я пытался помочь ей, но это было всего лишь видение. Из-за меня она убила себя. Она любила меня больше своей жизни, но даже это не должно было стать причиной её гибели! это не справедливо. Я просидел, плача, еще пару часов. Черт. Какими же гнусными мне казались все людишки, которые любят причинять боль другим. Я не понимаю в чем смысл этого? Убивать все хорошее в человеке ради того, чтобы позабавить себя. Это так жестоко и низко. Надо быть чудовищем. Но теперь все эти мысли казались мне именно такими гнусными «людишками». За что? Разве я сделал что-нибудь плохое? Нет, а может и да, но ведь я не заслужил такого наказания! Возможно это испытание. Испытание на прочность. Моего духа. Моей плоти. Господи, если ты есть, говорю тебе: я пройду его, чего бы мне это не стояло.

«Каково это быть совсем одному? Плохо – ответят все. Да, это плохо. Неимоверно тяжело. Не сойти с ума. Нет, не в такой ситуации, когда у вас нет друзей или мама уехала в круиз. А в ситуации полного отсутствия живых организмов вообще. Представьте: вокруг нет ни души. Делайте что хотите. Идите куда хотите. Но есть одно НО: вам не с кем говорить, не с кем поделиться тем, что накопилось в душе. Что копиться у вас в душе? Гнев? Может быть зависть? Или просто боль? Боль потери, боль, которую вызывает боязнь потери. А может быть вы упали и вам больно физически. В любом случае вы не сможете никому ничего сказать. Только себе. А так не далеко и до съехавшей крыши. Я не хочу сходить с ума. Я не хочу умирать. Мне не нужна пища, вода. Я могу спать. Но во снах я вижу Кэти, которая умирает, и маму, которую отбирают у меня. Еще я видел мистера Кэрби. Точнее его в детстве. Меня глубоко поразил тот факт, что он не самый счастливый человек. Хотя, вроде бы, что еще желать? Деньги есть, положение в обществе. Но истина глубоко в душе. Ему не было, кому выговориться. Да, у него тоже накопилось в душе. Боль непонятого ребенка. Ребенка, оскорбленного, растоптанного. Не только физически, но и душевно. У него копились разные чувства. Да он ненавидел нищих, особенно родителей. Потому что его терзала мысль о том, что кто-то испытывает то, что он испытал в детстве. Я понял, что я счастлив. Я был счастлив, пока не потерял все. Теперь у меня накопилось много в душе. Что меня ждет впереди? Не знаю. Одно знаю точно: главное – не сдаваться. Хотя сейчас это не имело значения. Сдаваться в чем? Нет людей – нет обязанностей. Я ничего не должен делать и уж тем более, у меня нет смысла к чему-либо стремиться. За эти два или три года я понял, что это бесконечно и все закончится с моей смертью. Я не боюсь умереть. Смерть боится прийти за мной. Ведь я не умираю»

Как много букафф)

ниасилил

Господи, ну разве трудно прочитать этот рассказ? По моему есть вещи гораздо длиннее. Все кому я давал прочитывали за пол часика - минут двадцать. И все понимали и им нравилось. А здесь чето как то туго с этим делом. Ну лан, дело ваше.