(Читать дальше)

Иногда – вдовушкам, у которых за душой было больше денег, чем любви. Они снимали его на уик энд, назначали свидания, дарили кислые, настойчивые поцелуи, а иногда, если им все же удавалось позабыть на срок своих покойных возлюбленных, даже предлагали пощупать свои иссохшие бугорки в постели, источающей запах лаванды. Иногда – брошенным мужьям, жаждущим секса и в отчаянии готовым соединиться на часок с мальчиком, который даже не спросит их имени.

Гэвину было в общем то все равно с кем. Неразборчивость стала его визитной карточкой, даже своеобразной изюминкой. Она значительно облегчала клиентам момент расставания – после того, как дело было сделано и деньги заплачены. Очень просто бросить «чао» или «пока пока» или вообще ничего не сказать человеку, которому явно наплевать, существуете вы на свете или уже отдали Богу душу.

И надо отметить, что для Гэвина эта профессия – по сравнению с другими, разумеется, – не была лишена особого шарма. Каждую четвертую ночь ему даже удавалось получить хотя бы капельку физического наслаждения. Худшее, что с ним случалось, – это сексуальная живодерня, когда кожа дымится, а глаза стекленеют. Но с годами он привык и к этому.

Это был просто бизнес. Доход получался неплохой.

Днем Гэвин обычно спал. Для этой цели он выдавливал в кровати теплый желобок, плотно заворачивался в простыни, наподобие мумии, и обхватывал голову руками, защищаясь от света. Около трех он вставал, брился и принимал душ, а потом в течение получаса тщательнейшим образом изучал свое отражение в зеркале. Он был невероятно требователен к себе, никогда не позволяя своему телу отклониться в весе от выбранного им раз и навсегда идеала более чем на один два фунта в меньшую пли большую сторону, аккуратно увлажняя кожу, если она сохла, или подсушивая ее, если она становилась слишком жирной, и истребляя малейший прыщик, грозивший нарушить идеальную гладкость его щеки. За первыми же признаками венерических заболеваний – единственной разновидности любовного недуга, которым он когда либо страдал, – тут же устанавливался строгий надзор. От очередного нашествия лобковых вшей избавиться было легко, а вот из за гонореи, которую он подцепил дважды, ему пришлось остаться без работы на три недели, что на бизнесе отразилось не лучшим образом. Так что он всегда инспектировал свое тело с пристрастием и при появлении малейшего намека на сыпь немедленно спешил в клинику.

Но это бывало нечасто. Если не считать тех случаев, когда непрошеные вши требовали к себе внимания, единственным, чему посвящались эти полчаса самолюбования, было восхищение уникальным сочетанием генов, благодаря которому на свет явился он. Он был великолепен. Ему об этом твердили постоянно. Великолепен. Лицо, о, это лицо, говорили они, стискивая его в своих объятиях, будто пытаясь урвать кусочек его красоты.
Были, конечно, и другие красавчики. Их можно было найти, например, через агентства, даже на улице, если знать, где искать. Но лица большинства «мальчиков по вызову», с которыми Гэвин был знаком, рядом с его лицом казались совершенно бесформенными. Эти лица напоминали скорее этюды, наспех вылепленные скульптором – экспериментальные, грубые, – нежели законченные произведения. А он – он был совершенен. Здесь уж мастер постарался на славу, оставалось лишь тщательно оберегать этот шедевр от любой порчи.
Закончив осмотр, Гэвин одевался, затем еще немного любовался собою – но не более пяти минут, – и упакованный товар был готов к продаже.

В последнее время он все меньше работал на улице. Слишком уж это было рискованно: блюстители порядка могли нагрянуть в любой момент, к тому же порой попадались психи, горящие желанием очистить Содом. Если становилось уж слишком лениво, то всегда можно было взять клиента, обратившись в эскортное агентство, но эти сводники каждый раз норовили урвать от суммы, полученной за услуги, кусочек пожирнее.
У Гэвина были, конечно, и постоянные клиенты, которые являлись по записи из месяца в месяц. Одна вдова из Форт Лодердейла ежегодно нанимала его на пару дней для поездки в Европу; еще одна дамочка, чье лицо он однажды увидел в глянцевом журнале, вызывала его время от времени только для того, чтобы вместе поужинать и поделиться с ним своими семейными проблемами. Еще был мужчина, которого Гэвин звал Ровером, в честь его машины. Этот парень покупал его примерно раз в две недели – на ночь, полную поцелуев и признаний.

Но в ночи, свободные от постоянных клиентов, Гэвин сам выходил на охоту и рыскал по улицам. О, это искусство он знал в совершенстве. На улицах города не было ни одного человека, который так же прекрасно владел бы языком приглашающих жестов. Гэвин умел выразить и различить тонкую смесь поощрения и отчужденности, податливости и игривости. Он умел особым образом перенести массу тела с левой ноги на правую, чтобы продемонстрировать свое мужское достоинство с лучшей стороны: вот так. Не слишком назойливо, не слишком распутно. Просто многообещающе, но как бы невзначай.

Он гордился тем, что, как правило, выкидывал подобные трюки каждую пару минут – и никогда не реже раза в час. Если он разыгрывал свою партию с обычным старанием и глядел при этом в нужную сторону – на нужную разочарованную жену или на нужного раскаявшегося мужа, – они его кормили (иногда даже одевали), тащили в койку и удовлетворенно желали «спокойной ночи» – и все это прежде, чем последний поезд метро успевал доехать по линии Метрополитен до Хаммерсмита. Теперь годы получасовых свиданий, когда за один вечер приходилось трижды отсасывать, а затем еще и трахаться, подошли к концу. Во первых, он потерял к этому интерес, во вторых, он намеревался совершить в ближайшее время карьерный рост: от мальчика по вызову до альфонса, от альфонса до жиголо, от жиголо до законного супруга. Он был уверен, что на днях женится на какой нибудь вдовушке, может быть, на той флоридской матроне. Она как то сказала, что так и видит его нежащимся на солнышке на берегу ее пруда в Форт Лодердейле, – и он стал подогревать в ней эту фантазию. Нельзя сказать, что дело было в шляпе, но рано или поздно он своего добьется. Главная трудность состояла в том, что эти пышные цветочки требовали тщательного ухода, и главная беда в том, что частенько они умирали, так и не принеся плода.

И все же – в этом году. О да, в этом году непременно, просто необходимо сделать все в этом году. Подступающая осень несла в себе что то хорошее, он был уверен.
А пока что он наблюдал, как углубляются складки вокруг его рта (великолепного, вне всякого сомнения), и следил за поединком Времени и Случая, рассчитывая возможные потери.
Был вечер, четверть десятого, 29 сентября. Прохладно, даже в фойе отеля «Империал». Бабье лето в этом году не посетило город: осень крепко зажала Лондон в своих челюстях и мотала его из стороны в сторону, стряхивая все покровы.
На этом холоде Гэвин застудил себе зуб – свой бедный, несчастный, дырявый зуб. Пойди он к дантисту, вместо того чтобы проваляться в постели и проспать лишний час, теперь ему не было бы так погано. Ну ладно, поезд ушел, подождем до завтра. Завтра будет полно времени. И никаких свиданий. Он просто подойдет к регистрационной стойке, улыбнется, девушка растает и скажет, что просмотрит листок записи и, может быть, удастся найти для него какое нибудь «окошко». Она снова улыбнется, покраснеет, и он в тот же момент попадет к дантисту, вместо того чтобы ждать две недели, как какой нибудь лох, у которого нет великолепного лица.

Сегодняшний вечер должен был стать последним. Оставалось только подцепить какого нибудь вшивенького клиентишку – к примеру, несчастного мужа, готового оторвать кругленькую сумму от сердца, лишь бы ему вылизали другой орган. Потом можно будет отправиться в Сохо, засесть в ночном клубе и предаться размышлениям. Если клиент не окажется маньяком, желающим исповедаться, Гэвин наскоро вылижет ему член и освободится к половине одиннадцатого.
По сегодня была явно не его ночь. За стойкой регистрации в «Империале» стоял кто то незнакомый – тощий, с постным лицом, на башке какой то нелепый парик (весь склеенный); этот парень уже с полчаса косился на Гэвина.
Обычно за стойкой стоял Мэдокс, он был парень себе на уме, Гэвин встречал его пару раз, шатаясь по барам; таких легко склонить на свою сторону, если умеешь обращаться с подобными людьми. Мэдокс был податлив как воск в руках Гэвина, а пару месяцев назад даже снял его на час. При желании Гэвин мог предложить гибкую систему скидок, со стратегической точки зрения это очень полезно. Но новичок казался совсем другим – суровым и прямолинейным – и явно просек игру Гэвина.

Гэвин лениво направился через фойе к сигаретному автомату, двигаясь в ритм музыке по красно коричневому ковру. Долбаная ночь, просто дерьмо, а не ночь.
Когда он отвернулся от машины с пачкой «Winston» в руке, перед ним уже стоял парень из за стойки.
– Простите… сэр, – произнес тот с тренированной вежливостью, явно напускной.
Гэвин ответил ему ласковым взглядом:
– Да?
– Вы проживаете у нас в отеле… сэр?
– Вообще то…
– В таком случае, администрация отеля будет вам признательна, если вы немедленно покинете помещение.
– Я тут жду кое кого.
– О?
Парень не поверил ни единому слову.
– В таком случае, назовите мне имя человека, которого вы ждете…
– Это ни к чему.
– Назовите мне имя, – настойчиво повторил портье, – и я буду рад сообщить вам, находится ли ваш… знакомый… в здании отеля.
Ублюдок явно собирался гнуть свое, а это изрядно ограничивало пути к отступлению. Гэвину оставалось либо вести себя спокойно и покинуть фойе, либо прикинуться взбешенным завсегдатаем и постараться смутить этого парня. Из двух вариантов он выбрал последний – не столько потому, что это было верно тактически, сколько из кровожадности.
– Вы не имеете права… – принялся он орать, но парня это не тронуло.
– Слушай, детка, – сказал портье, – я знаю, зачем ты пришел, так что не фиг тут нюни разводить, не то полицию вызову.
Красноречие Гэвина тут же иссякло, с каждым словом оно испарялось на глазах.
– У нас тут приличные клиенты, и они не желают находиться в одном помещении с отморозками вроде тебя, усек?
– Козел, – тихо прошептал Гэвин.
– Но это ведь рангом повыше, чем членосос, разве не так?
Сто баллов.
– Ну как, детка, помчишься отсюда на собственных парах или предпочитаешь, чтобы тебя вывели под ручки парни в форме?
Гэвин решил разыграть последнюю карту:
– А где мистер Мэдокс? Я хочу видеть мистера Мэдокса, он меня знает.
– О, я не сомневаюсь, – фыркнул парень, – уверен, что он тебя знает. Его уволили за непристойное поведение… – Тут вновь прорезались неестественные интонации. – Так что на твоем месте я постарался бы не упоминать здесь его имени. Договорились? Всего доброго.
Подняв одну руку вверх, портье отступил на шаг и замер в позе матадора, жестом указывающего быку, чтобы тот пронесся мимо.
– Администрация благодарит вас за содействие. Пожалуйста, больше не приходите.
Итак, гейм, сет и матч в пользу парня в парике. Какого черта, есть и другие отели, другие фойе, другие парни за другими регистрационными стойками. Не стоит принимать все это дерьмо близко к сердцу.
Толкнув входную дверь, Гэвин с улыбкой бросил через плечо:
– Еще увидимся.

Теперь, может быть, в одну из ближайших ночей эта гнида как следует вспотеет, когда будет идти домой и вдруг услышит у себя за спиной шаги какого нибудь молодого человека. Жалкая месть, но лучше, чем ничего.
Дверь захлопнулась, заперев тепло внутри и оставив Гэвина снаружи. С тех пор как он вошел в отель, похолодало. Заметно похолодало. С неба сыпалась легкая изморось, которая, впрочем, становилась все более ощутимой. Он торопливо шагал по Парк лейн в сторону Южного Кенсингтона. На Хай стрит есть несколько отелей, где можно какое то время отсидеться – если, конечно, не случится ничего непредвиденного.

Автомобильное море билось о Гайд парк корнер, волны мчались в сторону Найтсбриджа или Виктории – сверкающие, целеустремленные. Он представил себя со стороны – стоящего на бетонном острове, омываемом двумя встречными потоками машин, втиснувшего пальцы рук в карманы джинсов (слишком тесных, только первая фаланга пальцев и помещалась), одинокого, несчастного.

Ни с того ни с сего откуда то, из забытого уголка его души, накатило волной ощущение безысходности. Ему было двадцать четыре года и пять месяцев. Он занимался своим ремеслом, бросал его, снова к нему возвращался с тех пор, как ему стукнуло семнадцать, обещая себе, что к двадцати пяти годам найдет вдовушку, на которой можно будет жениться (статус жиголо и соответствующее пособие), или займется какой нибудь легальной деятельностью.
Но время шло, а его честолюбивые замыслы все не спешили воплощаться в жизнь. В нем лишь становилось меньше задора, а морщинок под глазами – все больше.

Автомобили продолжали нестись мимо двумя сияющими потоками, их огни зажигались и гасли, отдавая друг другу приказы, а внутри сидели люди, стремящиеся вскарабкаться на собственные вершины и побороть собственных чудовищ, и эти стремления, идущие поперек намерений Гэвина, отсекали ему путь к берегу – и к безопасности, ибо чувство безопасности возникает только при достижении цели.

Он был не тем человеком, которым хотел бы быть, которым, в глубине души, обещал себе стать. А юность позади.
Куда же ему лучше направиться? В своей квартире он сегодня будет чувствовать себя как в тюрьме, даже если выкурит косячок, чтобы немного раздвинуть пределы комнаты. Он хотел, он нуждался в том, чтобы сегодня кто то был рядом. Просто для того, чтобы увидеть собственную красоту чужими глазами. Чтобы услышать о том, как гармонично он сложен, чтобы его напоили и накормили, чтобы ему льстили, пусть по дурацки, путь это будет хоть родной брат Квазимодо, более богатый, более уродливый. Сегодня Гэвину нужна была толика внимания.

Клиента он снял с такой легкостью, что почти позабыл о неприятном эпизоде в фойе «Империала». Это был мужчина лет пятидесяти пяти, солидно прикинутый: ботинки от «Гуччи», да и пальто что надо. Короче – качественный тип.
Гэвин стоял у входа в крошечный кинотеатр и изучал расписание сеансов очередного фильма Трюффо, как вдруг заметил, что на него глазеют. Он обернулся и окинул незнакомца быстрым взглядом, чтобы убедиться, что тот действительно собирается его снять. Казалось, этот прямой взгляд окончательно обескуражил мужчину. Он сделал шаг вперед; потом вроде бы передумал, что то пробормотал себе под нос, вернулся обратно и принялся старательно изображать, что изучает расписание сеансов. «Видимо, не слишком опытный игрок, – подумал Гэвин, – новичок».

Гэвин непринужденно извлек из пачки «Winston» сигарету и закурил, так что огонек от спички, вспыхнувший в его сложенных горстью руках, высветил ему скулы золотым сиянием. Он использовал этот трюк уже тысячу раз, и гораздо чаще, чем перед зеркалом для собственного удовольствия. Он поднял взгляд от крошечного огонька: в этом была вся соль. И на сей раз, когда они с клиентом встретились взглядами, последний глаз не отвел.

Гэвин затянулся, встряхнул спичку и кинул ее себе под ноги. Таким образом он уже несколько месяцев никого не снимал, но было отрадно, что уловка еще не отжила свое. Мгновенное узнавание потенциального клиента, скрытое предложение в глазах и в изгибе губ, – это можно было бы ошибочно принять за невинные проявления дружелюбия.

Но Гэвин не ошибся: типчик был просто супер. Незнакомец пожирал его взглядом и, казалось, был восхищен до боли. Замер с открытым ртом, будто слова приветствия застыли у него на губах. Не то чтобы сильно хорош собой, но далеко не урод. Часто бывает на солнце и очень быстро загорает: видимо, жил за границей. В целом же Гэвин пришел к выводу, что перед ним англичанин: слишком уж сдержанно себя ведет.
Вопреки обыкновению Гэвин сделал первый шаг:
– Любишь французские фильмы?
Казалось, как только молчание было нарушено, клиент вздохнул с облегчением.
– Да, – ответил он.
– Пойдешь?
Незнакомец скорчил гримасу:
– Я… нет… нет, вряд ли.
– Холодновато…
– Да, верно.
– Я хочу сказать, холодновато стоять тут.
– Ах да…
Клиент схватил наживку.
– Может быть… хочешь выпить? Гэвин улыбнулся:
– Конечно, почему бы нет?
– Я тут живу неподалеку.
– Здорово.
– Просто, понимаешь, надоело как то дома сидеть…
– Знакомое чувство. Теперь улыбнулся незнакомец:
– Так тебя зовут?..
– Гэвин.
Незнакомец протянул ему руку, затянутую в кожаную перчатку. Очень официально, по деловому. Рукопожатие его было крепким, от прежней неуверенности не осталось и следа.
– А я Кеннет, – сказал он. – Кен Рейнолдс.
– Значит, Кен.
– Так уберемся поскорее с этого холода?
– Отличная идея.
– Тут совсем недалеко.

* * *

Когда Рейнолдс отворил дверь своей квартиры, их волной окатил спертый, прогретый воздух. Пришлось подняться на три лестничных пролета, и у Гэвина перехватило дыхание, Рейнолдсу же было хоть бы что. Наверное, со здоровьем у этого чудака все в порядке. Интересно, чем он занимается? Работает в центре. Рукопожатие, кожаные перчатки. Чиновник какой нибудь.
– Давай заходи.
Да, здесь пахло большими деньгами. Ковер в прихожей лежал просто роскошный: когда они вошли, он полностью заглушил звук шагов. Коридор был практически пуст: только календарь на стене, маленький столик с телефоном, кипа справочников, напольная вешалка для верхней одежды.
– Тут теплее, – сказал Рейнолдс, стряхивая с плеч пальто и пристраивая его на вешалку. Не снимая перчаток, он провел Гэвина пару ярдов по коридору, затем в большую комнату. – Давай куртку, – предложил он.
– Ах да… конечно.
Гэвин снял куртку, и Рейнолдс выскользнул вместе с ней в прихожую. Когда он вернулся, то все еще сражался с перчатками: их трудно было снять с потных ладоней. Мужчина все еще нервничал, хотя был уже на своей территории. Обычно, оказавшись в безопасности, за запертой дверью, клиенты сразу успокаивались. Но только не этот: он был сама суетливость.
– Не хочешь ли выпить?
– Да, было бы хорошо.
– Чем предпочитаешь травиться?
– Водкой.
– Отлично. Что нибудь к водке?
– Чуть чуть воды.
– Э, да ты пурист.
Смысла последней фразы Гэвин не уловил.
– Ага, – ответил он.
– Такие люди мне по душе. Подожди чуть чуть, я схожу за льдом.
– Не вопрос.

Рейнолдс бросил перчатки на стул, стоявший у двери, и оставил Гэвина изучать комнату. Как и в коридоре, здесь было очень тепло, почти до удушья, и при этом комната не казалась ни уютной, ни гостеприимной. Чем бы ни занимался Рейнолдс профессионально, душой он был коллекционер. Вся комната оказалась забита древностями, которые висели по стенам и стояли на многочисленных полках. Мебели почти никакой, а та, что имелась, выглядела странновато: покосившимся стульям, каркас которых сделан из гнутой трубки, в такой дорогой квартире делать нечего. Рейнолдс, наверное, преподавал в университете или заведовал музеем – в общем, занимался чем то научным. Прямо скажем, на гостиную биржевого брокера не похоже.

Гэвин ничего не понимал в искусстве, а в истории и того меньше, так что экспонаты ему ни о чем не говорили, но он решил разглядеть их повнимательнее, просто чтобы проявить интерес. Наверняка парень спросит, нравится ли ему весь этот хлам. Содержимое полок навевало смертную скуку. Куски и осколки керамики и скульптур. Ничего целого, одни фрагменты. На некоторых осколках сохранились следы орнамента, хотя время стерло почти все цвета. Некоторые скульптуры явно изображали людей: то и дело попадалась какая нибудь часть торса, или нога (все пять пальцев на месте), или лицо, изъеденное дождями и ветрами, так что непонятно уже, кого оно изображало – мужчину или женщину. Гэвин широко зевнул. Тепло, экспонаты и перспектива секса нагоняли на него сон.

Он перевел свое сонное внимание на экспонаты, развешанные по стенам. Они были более интересными, чем ерунда на полках, но тоже, мягко говоря, не целыми. Гэвин не понимал, откуда у людей возникает желание глазеть на подобные обломки; в чем тут соль? Каменные рельефы, привинченные к стене, были покрыты щербинами и трещинами, так что казалось, будто на них изображены прокаженные. Латинские надписи прочтению почти не поддавались. Во всем этом не было ничего красивого: не может быть красоты в ущербности. У Гэвина возникло такое чувство, что он испачкался, будто он мог заразиться от этих статуй.

Только один экспонат и заинтересовал его: надгробный камень или что то очень похожее на надгробный камень, более крупный, чем другие рельефы, и немного лучше сохранившийся. На нем был изображен всадник, с мечом в руке, занесенным над обезглавленным врагом. Под изображением – пара слов на латыни. Передние ноги у лошади были отломаны, и колонны по бокам рельефа грубо обезображены временем, в остальном же изваяние было в неплохом состоянии. Топорно сработанное лицо всадника даже носило черты индивидуальности: длинный нос, широкий рот. Да, это был какой то конкретный человек.

Гэвин протянул руку, чтобы потрогать надпись, но, услышав, что Рейнолдс вошел, тут же отдернул пальцы.
– Ничего страшного, трогай, – сказал хозяин. – Он висит здесь, чтобы доставлять удовольствие. Потрогай.
Теперь, когда ему было разрешено прикоснуться к камню, желание улетучилось. Он чувствовал себя неловко: его застукали.
– Давай же, – настаивал Рейнолдс.
Гэвин потрогал резьбу. Просто холодный камень, шершавый на ощупь.
– Оно римское.
– Надгробие?
– Да. Найдено возле Ньюкасла.
– Кем был этот человек?
– Его звали Флавин. Он был полковым знаменосцем.
И в самом деле то, что Гэвин принял за меч, при ближайшем рассмотрении оказалось древком знамени. На конце у него было изображено что то совсем неразборчивое: быть может, пчела, или цветок, или круг.
– А ты что, археолог?
– В том числе. Я изучаю места находок, иногда наблюдаю за раскопками, но главным образом реставрирую найденное.
– Вроде этого?
– Римская Британия – моя особая страсть.
Он поставил стаканы, которые принес с собой, и направился к полкам, заставленным керамикой.
– Эти вещи я собирал годами. И до сих пор ощущаю восторг, когда держу в руках предметы, которые веками не видели дневного света. Такое чувство, будто подключаешься к току истории. Понимаешь, о чем я?
– Ага.
Рейнолдс снял с полки черепок.
– Лучшие находки, разумеется, поступают в крупнейшие коллекции. Но если действовать умело, можно и заполучить кое что. Римляне… влияние их было огромно. Они строили дома, прокладывали дороги, возводили мосты.
Рейнолдс внезапно усмехнулся собственному воодушевлению.
– Черт возьми, – сказал он, – Рейнолдс опять читает лекцию. Извини. Меня порой заносит.
Поставив осколок сосуда на полку, он вернулся к стаканам и принялся разливать напитки. Стоя спиной к Гэвину, он наконец решился спросить:
– Дорого берешь?
Гэвин замялся. Нервозность этого парня оказалась заразной, и внезапное переключение беседы с римлян на расценки за минет потребовала некоторой перестройки мыслей.
– По разному, – уклончиво ответил он.
– Хм… – отреагировал собеседник, по прежнему возясь со стаканами. – Ты хочешь сказать, это зависит от… конкретного свойства моих… э э… потребностей?
– Ну да.
– Разумеется.
Он обернулся и вручил Гэвину приличных размеров стакан, полный водки. Без льда.
– Я буду не слишком требователен, – заверил он.
– В любом случае я обойдусь недешево.
– О, я уверен, – Рейнолдс попытался изобразить улыбку, но она не удержалась у него на лице, – и я собираюсь заплатить тебе щедро. На ночь остаться сможешь?
– А ты хочешь, чтобы я остался? Рейнолдс насупился и уткнулся в стакан.
– Видимо, да.
– Тогда смогу.
Казалось, настроение хозяина внезапно изменилось: взамен нерешительности явилась какая то неожиданная уверенность.
– Твое здоровье, – сказал он, ударив своим стаканом с виски о стакан Гэвина. – За жизнь, за любовь и вообще за все, на что не жаль никаких денег.
От Гэвина не укрылась двусмысленность этого тоста: парня явно изнутри так и крутило от того, что он собирался сделать.
– С радостью за это выпью, – ответил Гэвин и отхлебнул из своего стакана.
Водка пошла хорошо, и после третьего стакана у Гэвина на душе стало так легко, как не бывало уже сто лет. Было так спокойно сидеть и вполуха следить за россказнями Рейнолдса об археологических раскопках и о былой славе Рима. В голове у него плыло: приятное чувство. Ясно, он просидит здесь всю ночь или, по крайней мере, до раннего утра, так почему же не выпить с клиентом его водки и не получить удовольствие от сложившейся ситуации? Позже наверное, значительно позже, судя по тому, как парень усердно треплется, будет пьяный секс в полутемной комнате, и на этом все кончится. У Гэвина уже бывали такие клиенты. Они обычно одиноки, например с одной любовницей расстались, а другую еще не завели, и ублажить их нетрудно. Этот парень покупал не секс, а компанию – тело, с которым можно побыть рядом. Легкие деньги.
Вдруг этот шум.
Сначала Гэвину показалось, что звук ударов раздается только у него в голове, но Рейнолдс внезапно вскочил со своего места с перекошенным ртом. Благостное ощущение рассеялось.
– Что это? – спросил Гэвин и тоже встал; голова кружилась от хмеля.
– Ничего страшного, – ответил Рейнолдс и, положив руки Гэвину на плечи, заставил его снова сесть. – Подожди.
Шум усилился. Словно барабан в печи: он горит, а в него бьют.
– Прошу тебя, пожалуйста, подожди меня здесь минуту. Это где то этажом выше.
Рейнолдс солгал, источник грохота находился не наверху. Грохот раздавался здесь же, в этой квартире, ритмичные глухие удары, то чаще, то реже, то снова чаще.
– Налей себе выпить, – предложил Рейнолдс, остановившись у двери. Лицо его пылало. – Проклятые соседи…
Зов – а это был именно зов – стал понемногу утихать.
– Я только на секунду, – пообещал Рейнолдс и закрыл за собой дверь.

Гэвину уже приходилось попадать в неприятные ситуации: шалуньи, чьи любовники появлялись в самый неподходящий момент; парни, готовые избить его, чтобы не платить, – один чувак, которого петух раскаяния вдруг в попу клюнул прямо в номере отеля и который по этому поводу разнес все заведение в щепки. Всякое бывало. Но Рейнолдс казался человеком другого сорта: в нем не было ничего странного, никакого намека на придурь. Где то в подсознании Гэвина, очень далеко, тихий голос напомнил, что те, другие парни тоже поначалу казались нормальными. А, черт с ним – и Гэвин решил оставить сомнения. Если переживать после каждой встречи с новым человеком, то скоро он вообще прекратит работать. Существовала зыбкая грань, на которой можно было доверять только удаче и собственной интуиции, а на сей раз интуиция подсказывала Гэвину, что этот клиент выпендриваться не будет.

Допив залпом содержимое стакана, он налил себе еще водки и замер в ожидании.
Шум затих окончательно, и стало намного проще найти объяснение тому, что произошло: возможно, действительно куролесили соседи сверху. Во всяком случае, было не слышно, чтобы Рейнолдс ходил по квартире.
Взгляд Гэвина блуждал по комнате в поисках чего нибудь, чем можно было бы себя занять, и вновь остановился на надгробии, висевшем на стене.
Флавин, знаменосец.

Было все же нечто привлекательное в мысли о том, что твое изображение, пусть грубое, вырежут в камне и установят на том месте, где упокоится твой прах, даже если придет время, когда какой нибудь историк разлучит камень с прахом. Отец Гэвина настоял на том, чтобы его похоронили в земле, а не кремировали: иначе как же, говаривал он, его будут помнить? Кому придет в голову оплакивать урну, замурованную в стене? Ирония была в том, что на его могиле все равно никто не плакал: Гэйвин посетил ее в лучшем случае дважды за все те годы, что прошли со смерти отца.
А вот Флавина люди помнили; люди, никогда не знавшие ни его, ни даже мира, в котором он жил, знали его теперь. Гэвин встал, протянул руку и прикоснулся к имени знаменосца, грубо вырезанному в камне: «FLAVINVS» – оно было вторым словом в надписи.
И вдруг снова раздались эти странные звуки, но на сей раз в более бешеном темпе. Гэвин отвернулся от надгробия и взглянул на дверь, надеясь отчасти, что увидит там Рейнолдса, который все объяснит. Но в дверях никого не было.
– Черт!
Шум продолжался, похожий на барабанную дробь. Кто то где то слишком разозлился. На сей раз обмануться было невозможно: неведомый барабанщик находился здесь, на этом этаже, не более чем в паре ярдов. Гэвина начинало донимать любопытство: это коварная любовница. Он осушил свой стакан и направился в прихожую. Стоило ему закрыть за собой дверь, как шум прекратился. Тогда Гэвин решился и крикнул:
– Кен?
Казалось, звук имени умер, едва сорвавшись с его губ.
Коридор был погружен во тьму, только в дальнем его конце пробивался луч света. Возможно, через открытую дверь. Гэвин нащупал на стене справа от себя выключатель, но тот не работал.
– Кен? – снова позвал он.
На сей раз зов не остался без ответа. Раздался стон, а затем звук переворачивающегося или переворачиваемого человеческого тела. Быть может, с Рейнолдсом что то случилось? О боже, он может лежать всего лишь в двух шагах от Гэвина, не в состоянии пошевелиться – надо ему помочь. Но почему ноги Гэвина передвигаются так лениво? У него засосало под ложечкой, как происходило всегда в моменты напряженного ожидания. Это осталось у него еще с детства, с игры в прятки – возбуждение оттого, что тебя преследуют. Ощущение почти приятное.
Да и если рассуждать здраво, не говоря об удовольствии, разве может он уйти сейчас, не выяснив, что стряслось с клиентом? Он просто обязан пройти по этому коридору.
Первая дверь была приоткрыта; Гэвин толкнул ее, увидел комнату, сплошь уставленную книгами, – не то кабинет, не то спальню. Уличные огни, беспрепятственно проникая через оконное стекло, не завешанное шторами, освещали рабочий стол, заваленный бумагами. Никаких следов Рейнолдса или неведомого барабанщика. Совершив этот первый шаг, Гэвин почувствовал себя увереннее и двинулся дальше по коридору. Следующая дверь также оказалась открытой: она вела в кухню. Внутри было темно. У Гэвина вспотели руки, и он вспомнил, как Рейнолдс пытался снять перчатки, прилипшие к ладоням. Он то тогда чего боялся? Нет, этот парень снял его не просто так: в квартире был кто то еще – кто то озлобленный, склонный к насилию.
Взгляд Гэвина остановился на смазанном отпечатке чьей то руки, украшавшем дверь, и у него внутри все перевернулось: это была кровь.
Он толкнул дверь, но что то мешало ей распахнуться настежь – что то, лежащее за ней. Он проскользнул в кухню через узкую щель. Здесь воняло – то ли переполненное мусорное ведро, то ли ящик с забытыми овощами. Гэвин ощупал стену в поисках выключателя – люминесцентная лампа задергалась в конвульсиях и ожила.
Из за двери выглянули ботинки «Гуччи», принадлежавшие Рейнолдсу. Гэвин толкнул дверь, и Рейнолдс выкатился из своего убежища. Он явно заполз за дверь, спасаясь от кого то: в позе его измятого тела чувствовалась повадка побитого животного. Когда Гэвин к нему прикоснулся, он вздрогнул.
– Все в порядке… Это я.
Гэвин с силой отодрал окровавленную руку Рейнолдса от лица и увидел, что от виска к подбородку полукругом тянется глубокий разрез, и еще один, той же формы, но менее глубокий, спускается от середины лба к носу – будто по лицу провели острой вилкой.
Рейнолдс открыл глаза. В следующую секунду он уже сфокусировал взгляд на Гэвине и произнес:
– Уходи.
– Но ты ранен.
– Бога ради, уходи. Живо. Я передумал… Понял?
– Я вызову полицию.
Но следующие слова Рейнолдс практически выплюнул Гэвину в лицо:
– Убирайся отсюда к дьяволу, придурок! Пидор хренов! Гэвин выпрямился, пытаясь понять, что происходит.
Парню здорово досталось, вот он и злится. Наплевать на оскорбления и найти что нибудь, чем можно перевязать рану. Вот именно. Перевязать рану, а потом уйти – пусть сам пасет своих тараканов. Не хочет полицию – дело хозяйское. Возможно, он просто не желает объяснять, что делает мальчик по вызову в его башне из слоновой кости.
– Сейчас, только бинты найду… И Гэвин вновь вышел в коридор.
Из за кухонной двери раздался голос Рейнолдса:
– Не смей…
Но мальчик по вызову его не услышал. А если бы и услышал, ничего не изменилось бы. Неподчинение было девизом Гэвина. «Не смей» он воспринял бы, как приглашение.
Прижавшись спиной к кухонной двери, Рейнолдс попытался подняться, используя дверную ручку в качестве опоры. Голова его кружилась, настоящая карусель ужасов, круг за кругом, и лошади одна уродливее другой. Ноги подогнулись, и Рейнолдс повалился на пол, как старый дурак, каковым он, впрочем, и являлся. Черт. Черт. Черт.
Гэвин слышал, как Рейнолдс упал, но на кухню возвращаться не стал: он был слишком занят поисками оружия. Он хотел быть готовым к самообороне – на тот случай, если незваный гость, напавший на Рейнолдса, все еще в квартире. Он порылся под научными отчетами, наваленными на столе в кабинете, и обнаружил нож для бумаги, лежащий возле кипы нераспечатанных писем. Благодаря Бога за находку, он немедленно схватил его. Нож был легкий, лезвие тонкое и с зазубринами, но, если правильно взяться за дело, таким можно и убить.
Чувствуя себя несколько спокойнее, Гэвин вернулся в прихожую и помедлил минуту, продумывая тактику дальнейших действий. Для начала следовало найти ванную: там с наибольшей вероятностью можно будет разыскать какой нибудь перевязочный материал. Подойдет даже чистое полотенце. Тогда, возможно, от парня удастся чего нибудь добиться или даже убедить его дать объяснения. Сразу за кухней коридор резко поворачивал налево. Гэйвин свернул за угол и увидел прямо перед собой приоткрытую дверь. За ней горел свет и на кафеле блестели капли. Ванная.
Зажав левой рукой правую, в которой был нож, Гэвин подошел к двери. От страха мышцы его рук напряглись. Мелькнула мысль: пойдет ли это ему на пользу в том случае, если придется нанести удар? Он чувствовал себя нелепо, неприятно, даже глупо.
На дверном косяке была кровь, отпечаток ладони, явно оставленный Рейнолдсом. Значит, все произошло именно здесь: Рейнолдс выкинул руку вперед, чтобы подтянуть себя к двери, уворачиваясь от нападавшего. Если этот человек все еще в квартире, то именно здесь. Прятаться больше негде.
Позже, если это «позже» настанет, Гэвин, возможно, обзовет себя идиотом за то, что пнул дверь ногой, отворив ее нараспашку и тем самым провоцируя нападение. И все же, отдавая себе отчет в глупости своих действий, он их совершил, и открытая дверь закачалась на петлях, обнаружив кафельные плитки, залитые водой и кровью. Гэвин ждал, что за порогом вырастет фигура с крючковатыми руками и с воинственным воплем кинется на него.
Но нет. Ничего не произошло. В ванной никого не было; а раз не было в ванной, значит, не было и во всей квартире.
Гэвин испустил вздох облегчения, долгий и медленный. Рука, сжимавшая нож, в котором больше не было нужды, ослабила хватку. Теперь, несмотря на пот и страх, Гэйвин испытал разочарование. Снова жизнь его обманула, подобралась с заднего хода и умыкнула его судьбу, оставив ему вместо почти уже заслуженной медали грязную швабру. Оставалось только сыграть роль няньки для этого старикашки – и убраться восвояси.
Ванная была оформлена в зеленовато желтых тонах, так что кровь и кафель резко контрастировали. Полупрозрачная занавеска для душа, украшенная стилизованным изображением рыбок и морских водорослей, была наглухо задернута. Все это было похоже на киношное место преступления и выглядело как то игрушечно. Слишком яркая кровь, слишком равномерное освещение.
Гэвин уронил нож в раковину и открыл зеркальные дверцы небольшого шкафчика. Он был забит полосканиями для рта, витаминизированными добавками, пустыми тюбиками из под зубной пасты, но единственным лекарственным средством, которое там хранилось, оказалась упаковка лейкопластыря. Закрыв дверцу, он увидел в зеркале собственное отражение: совершенно измученное лицо. Он отвернул до упора кран холодной воды и склонил голову к раковине: немного воды – и водка из головы улетучится, а щеки слегка зарумянятся.
Когда он горстью зачерпнул воду и плеснул себе в лицо, за его спиной раздался какой то звук. Сердце с силой заколотилось о ребра; он выпрямился и закрутил кран. Вода стекла с его подбородка и ресниц и с бульканьем унеслась в трубу.
Нож остался в раковине, на расстоянии вытянутой руки. Звук доносился со стороны ванны, собственно, из ванны – безобидное плескание воды.
Страх вызвал прилив адреналина, и обострившиеся чувства Гэвина принялись заново исследовать обстановку. Резкий запах лимонного мыла, ярко бирюзовая рыба ангел, проплывающая сквозь лавандовую ламинарию на занавеске для душа, холодные капли на лице, тепло под веками – все те неожиданные подробности и впечатления, на которые он до сих пор просто не обращал внимания, не желая прилагать усилий к тому, чтобы видеть, слышать и чувствовать на пределе своих возможностей.
Мир, в котором ты живешь, – настоящий, так твердил ему разум (это звучало как откровение), и если ты не будешь чертовски осторожен, ты в нем умрешь.
Почему он не заглянул в ванну? Вот жопа! Почему?
– Кто там? – спросил он, надеясь, вопреки разуму, что Рейнолдс держит дома выдру и она тихонько принимает ванну. Но надеяться было глупо. Господи, ведь на полу кровь!
Когда Гэвин отвернулся от зеркала, плеск стих – ну давай же! давай! – и он отодвинул занавеску, легко скользнувшую вбок на пластиковых петлях. Спеша раскрыть тайну, он оставил нож в раковине. Теперь уже было поздно: рыбы ангелы сложились гармошкой, и Гэвин смотрел на воду.
Воды оказалось много, она лишь на дюйм или два не доходила до края ванны и была мутной. На поверхности кружились по спирали клочки бурой пены. От нее шел одуряюще животный запах – запах мокрой псины. Из воды ничего не торчало.
Гэвин вгляделся внимательнее, стараясь понять, что же лежит на дне. Сквозь пену виднелись нечеткие очертания. Он склонился ниже, чтобы на фоне густого осадка различить форму лежащего в ванне предмета. Внезапно он рассмотрел что то, отдаленно напоминающее пальцы руки, и понял, что этот предмет имеет очертания человеческого тела, скрюченного в позе зародыша и лежащего совершенно неподвижно в грязной воде.
Он провел рукой по поверхности, чтобы хоть чуть чуть расчистить все это дерьмо, его собственное отражение тут же разбилось вдребезги, зато обитателя ванны стало видно прекрасно. Это была статуя, изображавшая спящего человека, голова которого, впрочем, вместо того чтобы быть слегка опущенной и плотно прикрытой руками, была повернута так, будто пыталась разглядеть что то сквозь грязное пятно, расплывшееся по поверхности воды. На грубо вырезанном лице были нарисованы открытые глаза, похожие на две кляксы; рот изображен в виде прорези, а уши походили на две аляповатые ручки, прилаженные к лысой голове. Анатомические нюансы нагого тела были проработаны ничуть не более искусно, чем черты лица, – работа скульптора недоучки. Краска кое где облезла, возможно отмокла, и сползала по торсу серыми неровными потеками. Под ней открывалась темная деревянная плоть.
Бояться здесь было нечего. Objet d'art, лежащий в ванне; его положили отмокать от дурацкой раскраски. А плеск, который он слышал у себя за спиной, был звуком всплывающих пузырей, образовавшихся в результате какой нибудь химической реакции. Ну вот, все и объяснилось. Бояться нечего. Никаких причин для страха. Бейся же, мое сердце, как говаривал бармен в «Амбассадоре», когда на сцене появлялась новая красавица.
Гэвин саркастически усмехнулся: парень, лежащий в ванне, на Адониса не тянул.
– Забудь, что ты это видел.
В дверях стоял Рейнолдс. Рана больше не кровоточила, зажатая какой то омерзительной тряпкой, кажется носовым платком, который Рейнолдс приложил к лицу. Отсветы кафеля придавали его лицу немного желчный цвет; такой бледности устыдился бы даже труп.
– Ты в порядке? Хотя не похоже.
– Не волнуйся… пожалуйста, уходи.
– Что же все таки случилось?
– Я поскользнулся. На полу лужа. Я поскользнулся, вот и все.
– А как же шум…
Гэвин обернулся и снова заглянул в ванну. В этой статуе было что то завораживающее. Возможно, нагота; и этот новый стриптиз, который она показывала под водой, высшая форма стриптиза – со снятием кожи.
– Соседи, я же сказал.
– А это что? – спросил Гэвин, не отрывая взгляда от отвратительного кукольного лица, видневшегося из под воды.
– А это не твоего ума дело.
– Почему фигура так скрючена? Этот парень что, умирает?
Гэвин обернулся и взглянул на Рейнолдса, получив в ответ на свой вопрос лишь кислейшую из возможных улыбок, которая тут же потухла.
– Ждешь, чтобы я заплатил.
– Нет.
– Чертов выродок! Ты работаешь или нет? Не только постель стоит денег, так что бери столько, во сколько сам оцениваешь потраченное время… – он испытующе взглянул на Гэвина, – и свое молчание.
Опять он о статуе; Гэвин не мог оторваться от нее, несмотря на все ее уродство. Его собственное озадаченное лицо смотрело на него, колыхаясь на поверхности воды, своим соседством наглядно демонстрируя беспомощность древнего художника.
– Хватит пялиться.
– Не могу оторваться.
– Тебя это не касается.
– Ты украл ее… верно? Она, наверное, стоит целое состояние, и ты украл ее?
Рейнолдс задумался и в конце концов, видимо, почувствовал, что слишком устал, чтобы врать.
– Да. Украл.
– И вот, за ней кто то пришел… Рейнолдс пожал плечами.
– Я прав? Кто то приходил за ней?
– Ну да. Я украл ее, – Рейнолдс автоматически повторял слова, – и кое кто приходил за ней.
– Вот и все, что я хотел знать.
– Послушай, Гэвин как там тебя, не приходи сюда больше. И не дури, все равно меня здесь не будет.
– Ты про шантаж?! – возмутился Гэвин. – Я не вор. Испытующий взгляд Рейнолдса вдруг стал презрительным.
– Вор ты или нет – будь благодарен. Если умеешь.
И Рейнолдс отошел в сторону от двери, уступая путь Гэвину.
Тот не двинулся.
– Благодарен – за что? – спросил он.
В нем поднималась злость; он, как это ни нелепо, чувствовал себя отвергнутым, будто он него пытались откупиться полуправдой, потому что знать всю правду он недостоин.
У Рейнолдса не оставалось сил для объяснений. Совершенно измученный, он сполз вниз по дверному косяку.
– Иди же, – проговорил он.
Гэвин кивнул и оставил парня сидеть возле двери. Когда он выходил из ванной в коридор, от статуи, должно быть, отвалилась очередная блямба краски. Он услышал, как та всплыла, услышал плеск воды о край ванны и представил себе, как преломленный рябью свет заплясал на деревянном теле.
– Доброй ночи, – крикнул ему вдогонку Рейнолдс. Гэвин не ответил и даже денег по пути к выходу не взял. Пусть себе нянчится со своими надгробиями и секретами.
Прежде чем уйти, он заглянул в большую комнату, чтобы забрать свою куртку. Со стены на него посмотрело лицо Флавина, знаменосца. «Должно быть, этот парень был героем», – подумалось Гэвину. Так могли увековечить только память героя. А вот ему ничего подобного не светит; в память о его пребывании на земле не останется высеченного в камне лица.

Рассказ опубликован в антологии "Вампиры". Если кого-то интересует продолжение, то размещу следующей записью. Комментируем.

Тут недалеко целый срачь вокруг рэпа устроили. Довольно забавный, надо заметить.

А вот немного другой "жанр", наслаждайтесь=).

(Читать дальше)

Вообще, для тех, кто в танке, поясняю: это из спектакля "День Радио". То, что эти песни - пародии, думаю, пояснять не следует.

(Читать дальше)

В последнее время в комментариях к новостям только и успеваешь видеть «Ой, да это очередной тупой FPS без какого-либо намека на тактику».

Возникает вопрос: а что для вас тактика? А следом за ним возникает утверждение: настоящий тактический экшен на консолях невозможен. Попробуете оспорить?

В 2005 году в свет вышел Swat 4, и эта игра стала, наверное, последним FPS, к которому можно прикрутить титул «тактический».
Планирование операции с нуля, жесткие ограничения по количеству трупов. Жесткие штрафы за лишние жертвы как среди гражданских, так и среди террористов.

Вот это и есть пример нормального тактического экшена. Того, где приходится продумывать свои действия на три хода вперед. Почему он невозможен на консолях?

Ребят, ответ прост: сама геймплейная структура с кучей менюшек, большим количеством горячих клавиш и текстовой информации. Все это мало совместимо с праставочными играми.
В конце девяностых (начале нулевых) на PSX появлялись игры серии «Радуга шесть». И в отличие от своих товаров с Windows, консольные версии «радуги» подверглись жестокой адаптации. Была на корню вырезана вся тактика; и планирование операции тоже пошло «под нож».
Все, что получили геймеры – это жалкие огрызки.
И это далеко не единственный пример жанров, которые малосовместимы с консолями.

Года четыре назад довелось мне поиграть в какой-то выпуск футбольного менеджера от Майкрософт. Довольно забавная штука даже для тех людей, которые футбол (как и любой другой спорт) ненавидят.
Ну, так вот: несмотря на то, что я, мягко говоря, отношусь довольно прохладно к «игре», где двадцать два (или сколько там?) хрена по полю один мячик гоняют, это не помешало мне получить удовольствие от самого симулятора. Игрался с ним я около двух месяцев.
И я просто не представляю подобную игру, скажем, на Ps3. Конечно, в свое время Konami попытались адаптировать для PlayStation 2 очередной проект этого жанра, но успехом эта попытка так и не увенчалась.
Тоже касается и стратегий. В особенности тактических. Нормальная TBS для «хлебницы»? Не издевайтесь, господа.
Реалтаймовые – вообще темный лес.

И, самое забавное: для PC игры подобных жанров тоже стали редкостью. С чем это связанно – хуй знает. Но, когда под «Окна» выпускают очередное говницо из сери Iron man, попутно забивая, скажем, на нормальные RTS, становится грустно.

Классические cRPG тоже на грани вымирания находятся. Недошутер Mass Effect явно не тянет на звание лучшей cRPG всех времен и народов. А о The Witcher 2 или TES 5 нормальной информации ноль.
Кстати, cRPG – еще один жанр, которому на консолях тупо нет места.

P.S Персоналка давно стала хорошей вотчиной для всяческой MMO-хуеты. Простите, но лично я с большим удовольствием буду перепроходить Morrowind, чем ебашить в какой-нибудь «Ворлд оф хуйКрафт».
Мораль? MMO – говно собачье. Даешь нормальные хардкорные игры, с кучей менюшек, большим количеством текста и цепкой партийной системой.
Собственно, за них и можно было любить PC (опять же, под PC я подразумеваю игры под “окна»).
При этом нормальным cRPG на консолях нет места (это ИМХО, разумеется), так же как нет места на PC, скажем, файтингам или jRPG.

Года полтора назад прочитал перехваленный некоторыми фанатами Лукьяненко "Черновик".

(Читать дальше)

Общую канву вроде помню, отдельные эпизоды помню, а в целом... нет.

Еще запомнилось, что читать было крайне приятно. Книжку одолел буквально за пару дней....

P.S Веся соль в том, что сюжеты "Дозоров" (включая самую слабую часть - "Последний") в памяти цепко осели, а вот "Черновик" нет. И даже перечитывать не тянет.

P.S.S: Еще не прочитанным остался "Чистовик". Теперь и не знаю, стоит ли за него браться...

Не могу вдаваться в детали, но вкратце - это пиздец. Обсуждайте.

1. Русские испытывают недоверие ко всему дешёвому.
2. Английское слово bargain не поддается адекватному переводу на русский язык, ибо понятие качественного товара (или услуги), продающегося недорого, чуждо российскому обывателю.
3. Халява - это совсем другое дело. Факт получения элитного товара на халяву не уменьшает его элитность.
4. Тем русским, кому удалось взобраться на верхние ступеньки общественно- политической иерархии, считают нужным тыкать носом всех, кто не достиг этого возвышенного статуса.
5. Им мало просто ездить на элитной машине: надо еще и пробрести мигалку и постоянно сигналить гудком, чтобы тебе уступали дорогу - словом, чтобы твоя элитность ничьего внимания не ускользала.

(Читать дальше)

(Читать дальше)

Специально не писал ничего о Enslaved. Уж очень демка вышла неоднозначной. С одной стороны, она, безусловно, зрелищная – взрывы, «умная камера» итд; на первый взгляд очень круто. К сожалению, глупо было ожидать от всей игры такого накала страстей. К тому же от Ninja Theory. Не так контора, которая «прорывные» игры делает. И, как оказалось, все так и вышло.

Enslaved – не прорыв. По-хорошему, это очень… нормальная игра. Разработчикам всего два шага нужно было сделать, чтобы «нормально» превратилось в «полное говно».
Проедемся по отдельным пунктам.

Итак, в общем, суть такова:

• Херачим кучу роботов
• Спасаем «тупую пизду»
• Наслаждаемся визуальной эстетикой мира
• Слушаем великолепное озвучение (еще одни случай, когда локализация нафиг не нужна)
• Отыгрываем редкие моменты «как в кино»

И это, пожалуй, все. Нет, конечно, можно и вспомнить «быстрые убийства», тупую комбо-систему, неровную прокачку… Много чего можно еще вспомнить, но не надо.
Все просто: игра очень неровная. На парочку действительно интересных моментов приходится ебанись сколько скукоты. А заодно и багов.

Угу, их самых. Парочку раз мне приходилась загружаться с последнего чекпоинта. И все потому, что скрипт не захотел нормально срабатывать. Особенно это раздражало в пятой, кажись, главе. Когда в «театре», после непродолжительной битвы с роботами, нужно «подбросить» напарницу на какую-то балку/перекладину. Благо, что после одной перезагрузки все наладилось. Девушка, разумеется, и дальше продолжила «сверкать» своим несравненным «умом блондинки», но, по крайней мере, это особо не напрягало. Мало ли мы видели игр, где NPC не умней гопника с лавочки около подъезда?
Умереть, кстати, тоже практически нельзя. Сигануть мимо пропасти – тоже.

Вот такой она вышла, эта Enslaved. Неровной, местами отдающей тем еще дерьмицом, но при этом нормально. Баланса явно не хватает – это факт. Короче, играть можно.

P.S Это из разряда «первого взгляда».

P.S.S: А вот, собственно, зачем я создал эту запись. Сегодня буду работать над первым материалом для обещанной рубрики «Кино». Скажу сразу, никакого превращения «GotPs3.ru» в лайфстал-журнал, ждать не стоит. Материал будут появляться редко – это, во-первых. А во-вторых и в-третьих, они будут касаться исключительно «геймерского кино». Или лент, которые, так или иначе, затрагивают тему видеоигр. И – да, если это будет рецензия, то совсем не обязательно на свежий фильм. Однако скажу уж сразу, первая публикация будет касаться недавнего релиза. Думаю, не сложно догадаться, какого. Всего наилучшего=).

А вот новый трек Нойза и Ляписов. Скажем, так: мотивчик с настроением совпадает

Иногда захожу на вышеупомянутый ресурс, чтобы поднять себе настроение. Да, там бывают и печальные и страшные истории, но, в основном, идиотские.

(Истории...)

Девочка из Мексики по имени Таня на днях показала мне книжку, которая называется "Dirty Russian". Обложка убила:

Книжка сама - фуфло, конечно. Там есть несуществующее, хоть и понятное слово "траханье", а фраза "I feel like shit" переведена как "меня колбасит". И обложка... ну вы и сами видите.

Создал анонимный опросник. Не знаю зачем, но пусть будет.

Ссылка - ать!

(Футболка)

Итак, обещанный «первый взгляд» сдан на корректуру. Думаю, что в ближайшие день-два будет опубликован. Сейчас же немного поясню, как его воспринимать.

Первое – это не описание демоверсии, ни разу. Текст составлялся по нескольким первым главам полной версии игры.

Второе – материал не претендует на какую-то фактическую точность. Если дальше в геймплее или постановке что-то поменяется, то я непременно отражу это, но позже и в рецензии. Концепция статьи «увидел – поделился тем, что увидел, разобрал увиденную концепцию ни винтики». Это, кстати, и отличает материал от подавляющего большинства записей в блогах, где, как правило, люди не утруждают себя объяснять, почему игра им не понравилась/понравилась. Разумеется, подобный подход для наших материалов неприемлем.

И, наконец, - третье: в конце текста Вы увидите оценку. Она – предварительная. И если балл там высокий, это еще не значит, что такой же переберется и в саму рецензию.

В общем-то, это все, что нужно сказать.

Спасибо за внимание и приятного чтения=).

P.S Если есть вопросы - задавайте=).